Александр Александрович Добровольский – талантливый писатель, духовный сын о. А. Мечёва. Его рассказы обладают удивительной красотой слога, наблюдения автора остроумны и глубоки, а описания старой Москвы очень живо погружают нас в то далекое время.
А.Добровольский и С.Есенин. Петроград. 1915г
В основном, сведения об А. А. Добровольском содержатся в цикле мемуарных рассказов, неоднократно публиковавшийся под различными названиями: «Десять мин», «Даст Господь по сердцу твоему», «Воспоминания». Рассказы эти содержат воспоминания о его приходе в храм святителя Николая в Кленниках, встречах с отцом Алексием Мечевым, о различных происшествиях и событиях его жизни. Необычайно теплый и задушевный тон повествования, живость и большой талант писателя выделяют этот цикл из множества других воспоминаний о святом праведном Алексии.
«Серёжа»
Серёжа был младшим и последним мальчиком в нашей семье. Семья наша была большая. Жизнь старших детей имела свои большие отличия от жизни нас, младших. У них были свои интересы, свои друзья, свои развлечения. Их жизнь и территориально была иная… И Леонид, и Варя имели свои отдельные комнаты, в то время как мы, четверо младших, помещались в одной общей «детской».
Все четверо мы были «москвичи», так как все родились в Москве (Леонид родился в Харькове), и «восьмидесятники»: Миша родился в 1882 г., Костя – в 1884 г., я – в 1886 г. и Серёжа – в 1888-м. Как я себя помню, я помню себя всегда рядом с Серёжей. Даже наши кроватки я помню примкнутыми одна к другой. И долго после, до самого студенчества, мы спали на кроватях, поставленных рядом. Разница в летах между нами как-то стиралась. Посторонние даже обычно принимали за старшего Серёжу. Он был крупный, всегда серьёзный. Я же – очень маленький, больше похожий на девочку, очень смешливый. Мама звала меня «пустосмешка». «Покажи ему утром палец, – говорила она, – и он будет весь день смеяться».
Если я был к Серёже очень привязан и любил делиться с ним своими игрушками и картинками, то его жизнь была прямо переполнена мною. Всё, что случалось со мной, он включал в свою собственную жизнь. Сохранились его детские дневники, которые он вёл с 9 лет. Это очень короткие записи «событий» одного дня. И все они строятся на обязательном соединении: я и Саша.
23 января. Встал 18 минут седьмого. Ходил в гимназию. Саша в гимназию не ходил.
12 февраля. Ходил в гимназию. У Сашиной кровати сломалась ножка.
Или из летних записей:
4 июня. Ходил купаться. Саша купаться не ходил.
8 июня. Я и Саша ловили рыбу. Поймали: я одну, Саша десять. Из них моя и две Сашиных рыбки убежали.
12 июня. Я ходил купаться. Саша упал в воду и весь промок.
— — — — — И вот случилось, что в нашу жизнь вошло что-то непонятное и тяжёлое. Кончились Серёжины записи, во сколько минут какого часа он встал и пошёл в гимназию и что случилось с Сашей. Наши кровати отделили. Меня перевели в Варину комнату. Мама сказала мне, что Серёжа болен и чтобы я не подходил к нему и не беспокоил его. Я скучал и старался поглядеть на Серёжу. Мне сказали, что у.него воспаление лёгких, что это очень тяжёлая болезнь и чтобы я теперь больше молился за Серёжу Богу.
Как стало скучно в доме. Точно все прятались, не говорили громко. Был один особенно тяжёлый и страшный день. Наступил вечер. Было уже темно, и в комнатах зажгли лампы. Но куда-то все пропали. Я прошмыгнул к Серёже и встал около него. Я смотрел на него, и чем больше я смотрел, тем мне делалось страшнее. Серёжа меня не видел. Его глаза были открыты, но они ничего не видели. Он не дышал, а хрипел. Я не мог больше смотреть и стал отходить от него. Я совсем перепугался. Мне так стало жалко Серёжу, и я не понимал, почему никто не идёт к нему. Где же все? Мне надо было кого-нибудь увидеть.
Я пошёл в коридор и из него в гостиную. Она была тёмной, но в кабинете у папы горел свет, и дверь туда была приоткрыта. Всё ещё подавленный страхом, с каким я отошёл от Серёжи, я подошёл к двери. Я увидел папу и маму. Папа сидел в кресле перед своим письменным столом. Мама сбоку на стуле, около
лампы. Мама плакала. Меня они не видели. Они говорили о Серёже. Мама всё плакала. Она говорила, что Серёжа умирает. Вдруг отец сказал: «Ну, что же теперь плакать. Надо подумать, как и где заказать гроб». – И он придвинул к себе счёты и стал правой рукой на них щёлкать. Меня охватил такой ужас, что я убежал..
«Серёжа умирает! Серёжа умирает!»
Я пробежал к себе, в пустую Варину комнату и упал на пол перед иконой в углу: Казанской Божией Матери. Я даже не молился, а только рыдал. Потом из моего отчаяния стали складываться бессвязные слова молитвы. Не поднимаясь с пола, я всё просил: «Господи, сделай… Господи… Господи, пусть Серёжа не умрёт. Господи, сделай, чтобы Серёжа стал здоровым».
Я видел только икону Божией Матери. Всё остальное пропало. Меня заливали мои слёзы. Я не помнил, когда я начал свою молитву, сколько прошло времени. Я уставал, но вот ужас опять охватывал сердце, и я опять просил: «Господи, Ты можешь. Скажи, чтобы Серёжа не умер… »
Наконец я изнемог. Слёзы утихли. Я поднялся с пола. Ноги меня не держали. Я едва дошёл до Вариного стола. Там на столе горела лампа. Перед лампой лежало Евангелие, и я безотчётно раскрыл его и прочёл:
«Иди, и как ты веровал, да будет тебе… »
Я ещё не понял, что случилось, но я пошёл из комнаты туда… к Серёже. Я шёл очень тихо, но я увидел, что мама сидит у его постели и делает мне знак рукой: «Саша не шуми, Серёжа уснул».
— — — — — А через три дня он уже сидел в постели, с грудью, завязанной тёплым платком, и весь обложенный подушками. Мы принесли к нему столик. Поставили кругом его любимые игрушки, его крепости и домики, которые он сам вырезал и склеивал. Маня с самой большой своей куклой встала около него, и я их торжественно сфотографировал. Как я был счастлив, как я радовался.
А Серёжа?
С этого года Серёжа прожил ещё около сорока лет. Но больше половины этих лет прошло далеко от меня, и, когда я вспоминаю его сейчас, я вспоминаю только юношу-гимназиста и очень недолго студента. Когда я перебираю эти годы нашей совместной жизни, эту его молодую жизнь, первое, что изумляет меня, – Серёжа больше никогда не был счастливым.
Опять стояли рядом наши кровати, опять шла наша как бы сдвоенная жизнь. Опять вместе гимназия, вместе дом Мусатовых, ледяная гора, каток, летом гимнастика и общие игры. Но вот Саша сходит со страниц его дневников. Мы взрослеем, мы оба пишем стихи. В них пока он ещё обращается ко мне. Но мне он непонятен.
Лучшему другу, безмерно любимому
Мой из могилы привет…
Он пишет:
Мама, мама, не плачь надо мной,
Из могилы назад не зови…
Он пишет:
Мне сегодня приснилось, что я умирал.
Отчего и когда, я не помню теперь,
Но таинственный миг для меня наставал,
Смерть сходила ко мне…
Что открылось ему в явлении смерти? Почему он не мог её забыть? Почему он опять и опять призывал её? Ему не удалась смерть, и он уже не хотел, чтобы ему удалась жизнь. При всех своих необыкновенных достоинствах, красоте, уме, удивительно мягком и добром характере он не привлекал к себе людей, а как-то отталкивал их от себя. Точно он носил в себе такое знание, которое делало его чужим для всех. Очень скоро он потерял веру в Бога. Что же ему осталось?
Он пишет:
Разве мало в Отчизне моей
И безлюдных степей, и лесов,
Где укрыться б я мог от людей,
От людей и людских голосов.
Или в тесной тюрьме, может быть,
Где бы шли бесконечно года…
В этом ему жизнь не отказала. Этого она отпустила ему сполна. От Соловков до Якутской тайги он исходил все наши русские дебри и потьмы. Тридцать лет его морили по тюрьмам, гнали без остановки и сроков из одной ссылки в другую, преследовали без жалости, мучили, мучили и наконец убили.
Может быть, Любовь Божия оградила бы Серёжу от этих ожидавших его страданий, когда бы в тот вечер взяла его, юного отрока, к себе? Но почему же Бог не отверг моей молитвы?
Нам ли знать судьбы Божии? Мне ли упорствовать в своей воле?
Господи, не внимай сердцу моему,
Не внимай словам молитвы моей,
Не сотвори по воле моей.
Но сотвори то, что угодно Тебе,
Что избирает и назначает для нас
Всесвятая и премудрая воля Твоя.
При подготовке материала была использована информация с сайта Храма святителя Николая чудотворца в Кленниках
Комментарии закрыты.